Социальные связи в модуляции физиологии ритуального транса

“Social   Bounding   in   the   Modulation   of   the   Physiology   of   Ritual   Trance”   by   Ede Frecska   and   Zsuzsanna   Kulcsár.   Reprinted   by   permission   of   the   American   Anthropological   Association   from   Ethos   17:1,   March   1989.   P. 70–87.

Перевод опубликован эксклюзивно в рамках международного академического проекта Altstates.Net, приведён по изданию: Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология / Под общей ред. А. А. Белика. — М.: Смысл, 2001.

О редакторе и сопереводчике текста:

Андрей Александрович Белик (1955–2014) — выдающийся ученый, крупнейший специалист в области психологической антропологии, истории культурной и социальной антропологии, антропологии религии, доктор исторических наук, профессор кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования Московского городского психолого-педагогического университета, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, профессор Центра социальной и культурной антропологии РГГУ. На протяжении нескольких лет (2010–2014) он вёл раздел проекта Altstates.Net, посвящённый культурной (психологической) антропологии ИСС, подготовив ряд материалов по этой тематике.

Об авторах:

Эде Фреска (Ede Frecska) — венгерский психиатр и психофармаколог, получивший образование в Университете Семмельвейса (1977) и квалификацию психолога в Университете Лоранда Этвёша. Завершив резидентуру по психиатрии в Венгрии (1986) и США (1992), он стал председателем отделения психиатрии Университета Дебрецена и практиковал в Нортпорте, Нью-Йорк. Его исследования сосредоточены на изменённых состояниях сознания (ИСС), их нейробиологических механизмах и применении в психотерапии, а также на когнитивной нейронауке и квантовой динамике мозга. Автор более 100 публикаций, включая книгу Inner Paths to Outer Space (2008), Фреска получил признание в профессиональных сообществах (APA, ECNP).

Сюзанна Кюльсар (Zsuzsanna Kulcsár, 1937–2013) — венгерский психиатр и психолог, получила образование в области медицины и психологии, став видным исследователем в области психопатологии и изменённых состояний сознания (ИСС). Работая в Национальном институте психиатрии и неврологии в Будапеште, она сосредоточила свои исследования на нейробиологических основах антисоциального поведения и психопатии, изучая молекулярные механизмы, включая нарушения метаболизма глюкозы и нейротрансмиссии. Её работы, опубликованные в ведущих научных журналах, внесли значительный вклад в понимание психических расстройств и их связи с ИСС. Kulcsár была активным членом профессиональных сообществ, её исследования получили международное признание.

Социальные   связи   в   модуляции   физиологии   ритуального   транса¹

Э. Фреска,   С. Кюльсар

(Пер. А. А. Белика, Ю. В. Незнаевой, О. Н. Кубановой, Е. А. Зелинской)

«Вера... Уменьшает силу огня»   Hebrews,   11:34

¹   Эта   работа   была   рассмотрена   на   Втором   мировом   конгрессе   неврологии,   16—21   августа   1987   г.   Будапешт,   Венгрия.

Все   традиционные   шаманские   действия   преследуют   оди­наковую   цель:   уничтожение   «profane»-восприимчивости [profane — «профанного»].   Монотонные   песнопения,   бесконечные   воздержания,   уста­лость,   участие   в   голодовке,   танцы,   наркотики   и   т.д.   созда­ют   сенсорное   состояние,   которое   близко   к   «сверхъестествен­ному».   Конечно,   это   не   только   вопрос   физиологических   методов   —   традиционная   идеология   направляет   и   придает   значение   этим   усилиям,   предназначенным   для   разрушения   структуры   «profane»-восприимчивости.   Для   всего   вышепе­речисленного   необходима   абсолютная   вера   субъекта   в   ду­ховный   мир,   в   который   он   хочет   войти;   ничего   не   может   быть   достигнуто   без   «веры»   (Eliade,   1976).

Прошлое десятилетие показало важность социальных привязанностей для   нормального человеческого развития и психологического функционирования. Нарушение связей может привести к психологическим   нарушениям, физио­логической   дезорганизации и плохому здоровью, в   то   вре­мя как социальные связи  способствуют улучшению здо­ровья и   благосостоянию.   Диапазон   привязанностей   (начи­ная   с   ранних   родственных   отношений   родителей   с   младен­цем,   последующие   равноценные   взаимодействия   и   более   поздние   интимные   связи   между   взрослыми   людьми)   ясно   показывает,   что   Homo   sapiens   —   это   социальное   живот­ное,    которое   развивается   и   функционирует   оптимально   только   в   среде,   где   такие   связи   возможны.   Это   не   явля­ется   ни   новым,   ни   культуроопределяющим   явлением,   так   как   комплексные   привязанности   и   связи   внутри   сообще­ства   обычны   для   всех   культур   и   эпох   и   составляют   веду­щий   фактор   в   эволюционной   хронологии   нашей   истории   (Reite,   Capitanio,   1985).

В   этом   эссе   мы   исследуем   психобиологические   перс­пективы   некоторых   характеристик   лечебных   ритуалов,   которые   рассматриваются   как   нейробиологически   опосредо­ванные   сложные   формы   привязанностей,   приводящие   к   глубокой   психобиологической   синхронности   между   взрос­лыми.

В   ходе   недавних   исследований   в   психологической   ант­ропологии   ученые   пришли   к   выводу   о   том,   что   огромное   большинство   ритуальных   церемоний   связаны,   прежде   все­го,   с   общетерапевтическим   эффектом,   так   как   они   влияют   на   комфортность   бытия,   усиливают   идентичность   и   повы­шают   сплоченность   общности.   Несмотря   на   культурное   раз­нообразие   терапевтических   учреждений   и   действий,   основ­ные   принципы   лечения   демонстрируют   достаточное   едино­образие   в   кросс-культурной   перспективе.   Основой   в   отноше­ниях   целителя   и   больного   является   культурная   система   веры.   Она   включает   в   себя:

мировоззрение,   общедоступное   и   пациентам   и   целите­лям;   культурное   приписывание   целителям   чрезвычайной   силы;   обозначение   болезни,   определение   ее   причин   и   выбор   терапевтических   мер,   основанных   на   них;   ожидания   паци­ентов   и   надежда;   и,   наконец,   важность   внушения   и   эффек­та   плацебо   (Prince,   1982   a.   P.   299).

Вера   в   то,   что   другие   могут   защитить,   вера   непосред­ственно   в   целителей   и   (или)   в   трансцендентальных   существ   является   определяющей   в   лечебной   практике.   Таким   образом,   то,   что   целитель   способен   управлять   реинтеграцией   па­циентов   в   их   социальную   группу   также   играет   существен­ную   роль   в   процессе   излечения.   Ритуальный   терапевтичес­кий   опыт   воздействует   на   собственные   внутренние   силы   исцеления   пациентов   различными   измененными   состояни­ями   сознания   (например,   сны,   микро-психозы,   религиоз­ные   переживания,   одержимость   духом   и   состояние   транса),   которые   целители   умеют   контролировать   и   которыми   мани­пулируют.   Однако   одной   из   основных   дилемм   в   этномеди-цине   является   понимание   того,   как   получается,   что   мани­пуляции   шамана   или   целителя   фактически   влияют   на   фи­зиологическое   состояние   пациента   (Moerman,   1983.   P.   156).

Ритуальный   транс   и   эндогенные   опиаты

На   конференции   «Шаманы   и   эндорфины»,   прошедшей   в   Монреале   в   1980   году,   было   сделано   предположение,   что   введение   в   состояние   транса   может   быть   результатом   акти­вации   внутренней   защитной   энергии   эндорфинов   (эндоген­ных   опиатов   тела).   До   некоторой   степени   лечебные   действия   действительно   нацелены   на   выработку   эндогенных   опиатных   пептидов.   Строгие   условия   (типа   участия   в   голодании   и   обезвоживании),   вынужденные   напряженные   упражне­ния,   уединение,   гипернапряжение   с   ощущением   ужаса,   стимулирование   боли,   температурные   и   кинетические   сти­муляции   —   все   известные   способы   изменения   состояний   сознания   используются   как   методики   обработки   в   ритуа­лах.   Эти   стрессогенные   факторы   —   лучшие   показатели   для   выявления   выработки   эндогенных   опиатов,   приводящих   к   известным   результатам   типа   обезболивания,   снижения   бес­покойства,   эйфории   и   амнезии   (Jilek,   1982   a).   Удивитель­ные   устранения   телесных   жалоб   могли   бы   также   объяс­няться   тем,   что   некоторые   из   обнаруженных   эндогенных   опиатных   пептидов   усиливают   работу   иммунной   системы   (Morley,   Kay,   1986;   Teschemacher,   Schweigerer,   1985).

Эта   нейробиологическая   интерпретация   антропологичес­ких   наблюдений   подтверждена   и   другими   результатами   от­носительно   физиологической   роли   эндогенных   опиатных   пептидов   в   приобретении,   сохранении   или   расходе   телесных   ресурсов   и   энергии   (Margules,   1979)   и   в   противостоянии   напряжению   и   боли,   особенно   в   состояниях   беспомощности (Maier,   1986).   Майер   подчеркивает   «неуправляемость»²   как   важнейший   фактор   болевой   стимуляции   опиатов.   Он   нахо­дит,   что   опиатная   форма   анестезии,   вызванная   болью,   про­исходит   только   при   неизбежном   шоке   и   предполагает,   что   опиатная   система   в   большей   степени   активизируется,   когда   организм   знает,   что   нет   никакого   контроля   над   неприятны­ми   обстоятельствами,   в   которые   он   вынужденно   поставлен.   Когда   данная   ситуация   поведенчески   не   контролируется,   боль,   тревожность   как   сигналы   «бегства   и   борьбы»   теряют   свою   адаптивную   ценность.   Организм   скорее   будет   адаптив­но   мягко   сопротивляться   последствиям   стрессовой   ситуа­ции   и   сохранять   энергетические   ресурсы   до   того   времени,   когда   активное   поведенческое   овладение   (ситуацией)   станет   возможным.   Маргулис   (Margules,   1979)   отстаивает   точку   зрения,   состоящую   в   том,   что   активация   эндогенной   систе­мы   опиатов   имеет   тенденцию   к   консервации   энергии   в   раз­личных   чрезвычайных   ситуациях,   а   Майер   (Maier,   1986)   добавляет,   что   уменьшение   чувствительности   к   боли   облег­чает   возможность   забирать   и   сохранять   энергию   в   болезнен­ных   ситуациях.   Таким   образом,   пассивное   сопротивление   боли   и   другим   стрессам   —   наиболее   эффективная   страте­гия   мобилизации   эндогенных   опиатов.   Пример   «беспомощ­ности»   как   опиат-зависимого   состояния   был   первой   попыт­кой   связать   функционирование   эндогенных   опиатов   со   сложным   психологическим   феноменом.

²   В   связи   с   этим   следует   упоминуть,   что   «неконтролируемые   способнос­ти»   —   типическое   условие   в   раннем   детстве   и   в   предсмертных   ситуациях.

Тем   не   менее   возникает   вопрос:   каковы   роли   целителя   и   группы   пациентов,   включенных   в   эти   нейробиологические   процессы?   Почему   ничто   не   может   быть   достигнуто   без   «веры»,   как   подчеркивал   Элиаде   (Eliade,   1976)?

Ритуальный   транс   и   привязанность

Генри   (Henry,   1982)   указал,   что   ритуальный   транс   по­чти   неизменно   происходит   в   социальном   контексте,   и   что   ожидание   является   одной   из   главных   характеристик,   свя­занных   с   индукцией   транса.   Он   охарактеризовал   наиболее   восприимчивых   к   вхождению   в   транс   людей   как   тех,   чья   социальная   позиция   предрасполагает   их   к   соответствующему   опыту:   лидеры   сообществ   или   священники,   которые,   как   ожидается,   должны   подавать   пример   и   направлять   других   людей.   Другие   личности   участвуют   по   индивидуаль­ным   причинам,   включая   исполнение   обязательств   перед   божеством,   опасение   злых   духов   или   недовольство   плохим   здоровьем,   бедностью.

Мы   прибавили   бы,   что   целительская   способность   свя­зана   с   исполнением   социальных   ожиданий:   это   —   функ­ция   идентификации   участников   с   общностью.   Другими   словами   —   социальные   привязанности   облегчают   транс.

Привязанности   и   эндогенные   опиаты

Самое   ясное   доказательство   участия   эндогенных   опиа­тов   в   социальном   поведении   коренится   в   образцах   эмоцио­нальных   реакций   большинства   младенцев,   когда   их   отделя­ют   от   матерей.   Младенцы   показывают   отдсказуемую   сово­купность   стереотипов   поведения   в   течение   разделения.   На­чальная   стадия   —   беспокойство,   «протест»   —   начинается   практически   сразу   с   голосового   сигнала   бедствия   и   поиско­вой   активности.   В   течение   последующей   стадии   —   тревога,   «отчаяние»   —   поведение   ребенка   говорит   об   увеличении   беспомощности,   характеризующейся   уменьшением   актив­ности,   отсутствием   аппетита,   бессонницей,   снижением   ре­акций   и   упадком   сил   (Bowlby,   1969).   Индивидуальная   вари­абельность   и   специфические   различия,   конечно,   имеют   ме­сто,   но   общие   черты   поведения   и   даже   некоторые   подробно­сти   сходны   в   различных   случаях.   Потребность   в   сообщнос-ти   кажется   первичной   и   это   не   требует   никакого   предвари­тельного   научения,   и   вероятно,   что   эти   реакции   являются   прямыми   проявлениями   врожденных   невральных   цепей.   В   настоящее   время   возрастает   объем   знаний,   касающихся   мозговых   механизмов,   которые   поддерживают   социальные   побуждения.

Подход   Панксеппа,   Германа,   Вилберга,   Бишопа   и   Дис-кинази   (Panksepp,   Herman,   Bishop,   Vilberg,   Deeskinazi,   1980)   к   этой   проблеме   подчеркивает   аналогию   симтомов   (со­циального)   разделения   и   двухфазного   синдрома   дистресса   лишения   наркотиков   (слезотечение,   раздражительность,   беспокойство   и   начальная   стадия   вегатативных   нарушений,   сопровождающаяся   вялостью,   бессонницей   и   анорексией).   Согласно   этим   авторам,   дистресс   лишения   —   будь   то   опиатный   или   социальный,   —   проявляется   физиологически   по­средством   общих   реактивных   систем.   Степень   аналогичнос­ти   симптомов   между   двумя   процессами   предполагает,   что   они   оба   могут   являться   результатом   одного   и   того   же   нейро-биологического   субстрата.   Рассмотрение   сходной   динамики   опиатной   зависимости   и   вовлеченности   в   социальное   взаи-модействие³   (оба   характеризуются   сильной   зависимостью   и   интенсифицируются   наказанием)   показывает,   что   опиатные   системы   мозга   —   наиболее   подходящий   объект   для   осуще­ствления   нейрохимического   опосредования   социальных   уз.   Для   эволюционного   подхода   не   будет   неожиданностью,   что   более   сложный   поведенческий   процесс   (такой   как   «соци­альная   привязанность»,   чье   главное   преимущество   —   уве­личение   выживания)   должен   был   явиться   результатом   эле­ментарных   структур   мозга   (которые   содействуют   функции   совместимости),   в   нашем   случае   —   результатом   опиатной   системы,   опосредующей   защитные   механизмы.

³   Аффилиативные   социальные   взаимодействия   —   это   такое   поведение,   ко­торое   способствует   развитию   и   служит   сохранению   социальных   связей   меж­ду   индивидами   (Steklis,   Kling,   1985).   В   этой   работе   мы   обсуждаем   такие   виды   социального   взаимодействия,   выраженные   в   понятии   «привязанности».

Эти   выводы   предполагают   понимание   того,   что   действие   эндогенных   опиатов   должно   быть   включено   в   первичное   со­циальное   взаимодействие.   Эта   идея   была   проверена   в   экспе­риментах   на   детенышах   животных:   агонисты   опиатов   умень­шали,   в   то   время   как   антагонисты   опиатов   избирательно   уве­личивали   сигналы   дистресса,   вызванного   социальной   депри-вацией   так   же,   как   и   другими   социальными   поводами   (Fabre-Nys,   Meller,   Keverne,   1982;   Newby-Schmidt,   Norton,   1981;   Panksepp,   Herman,   Conner,   Bishop,   Scott,   1978).   Множество   дальнейших   подтверждений   очевидности   влияния   опиатов   на   социальные   процессы   было   представлено   другими   лабора­ториями:   было   показано   воздействие   морфия   на   социальную   близость   (Plousky,   Freeman,   1982)   и   игру   (Beatty,   Costello,   1982);   обнаружено,   что   nalxone   разрушает   обучающее   пове­дение   у   рыб   (Kavaliers,   1981);   показано,   что   социальная   изо­ляция   модифицирует   плотность   рецепторов   опиатов   в   мозгу   (Bonnet,   Miller,   Simon,   1976);   увеличивает   потребление   сво­бодных   опиатов   (Alexander,   Coambs,   Hadaway,   1978).   Ис­пользуя   субстрактивную   ауто-радиографию,   Панксепп   и   Би­шоп   (Panksepp,   Bishop,   1981)   показали,   что   опиатная   система   мозга   весьма   активна   в   присутствии   социальных   стиму­лов,   в   частности   во   время   нормального   течения   игры.

Хотя   еще   мало   доступных   данных   о   материнской   при­вязанности,   Панксепп,   Сиви   и   Номанселл   (Panksepp,   Siviy,   Normansell,   1985)   предположили,   что   повышенная   актив­ность   опиатов   плазмы,   наблюдаемая   во   время   беременности   (Csoutos,   Rust,   Hollt,   Mahr,   Kromer,   Teschemacher,   1979)   и   родов   (Facchinetti,   Centini,   Parrini,   Petraglia,   D’Antona,   Cosmi,   Genazzani,   1982),   может   облегчать   последующий   процесс   образования   родственных   связей.   Вероятно,   уровни   гормонов   во   время   родов   оказывают   решающее   воздействие   на   привязанность   матери   к   младенцу.   Однажды   возникнув,   привязанность   сохраняется   на   протяжении   важнейшей   ча­сти   жизненного   цикла.   В   меньшей   степени   то   же   самое   про­исходит   между   всеми   людьми.   Конечно,   необходимо   быть   очень   осторожным   в   попытках   обобщения   на   огромной   фи­логенетической   дистанции;   тем   не   менее   мы   знаем,   что   эво­люция   имеет   склонность   к   консерватизму,   то   есть   совер­шенствуя   созданное   и   добавляя   новые   черты   в   новых   ви­дах,   она   сохраняет   многое   уже   использованное.

Клаус   и   Кеннел   (Klaus,   Kennel,   1981)   показали,   что   если   мать   не   проявляет   «восторженного   общения»   с   новорожден­ным   длительное   время,   то   для   нее   будет   намного   тяжелее   наладить   связь   с   ним   и   посвятить   себя   всецело   ему.   Таких   затруднений   не   возникнет,   если   ей   позволят   заботиться   о   ребенке   с   первых   минут   жизни.   Именно   эти   обстоятель­ства,   особенно   повышенный   уровень   эндогенных   опиатов   в   момент   появления   ребенка,   —   важнейшие   факторы   ее   даль­нейшего   поведения.

С   одной   стороны,   опиаты   влияют   на   социальные   эмо­ции,   а   с   другой   —   утрата   социальных   связей   имеет   двухфа­зовый   эффект   влияния   на   опиат-зависимое   обезболивание.   Краткие   периоды   изоляции   увеличивают   чувствительность   к   боли   у   младенца,   в   то   время   как   обезболивающая   эффек­тивность   морфинов   одновременно   ослабляется.   Они   указы­вают   на   недостаток   социально   генерируемых   эндогенных   опиатов.   И   наоборот,   когда   младенцы   изолированы   на   дли­тельные   периоды,   стресс-зависимые   опиатные   пептиды   ак­тивизированы   и   восприимчивость   к   морфину   увеличивает­ся   (Alleva,   Caprioli,   Laviola,   1986).

В   итоге   опиаты   облегчают   дистресс   разделения,   и   раз­лука   модулирует   опиатное   обезболивание.   Эта   взаимосвязь «рождает»   следующие   идеи.   Модуляция   эндогенных   опиа­тов   вокализацией   дистресса   —   это   механизм,   который   мог   быть   отобран   филогенетически.   Младенец,   не   реагирующий   энергично   во   время   начального   разделения,   уменьшает   воз­можность   материнского   обнаружения.   Обратная   стратегия   также   опасна:   в   изоляции   или   в   гнезде   детеныш,   который   не   ведет   себя   тихо,   увеличивает   вероятность   попадания   в   качестве   жертвы   хищнику   (Kehol,   Blass,   1986).   Область   рас­пространения   эндогенной   опиатной   модуляции:   с   одной   сто­роны,   как   стресс-гормоны   они   оказывают   успокаивающий   эффект   в   условиях   продолжительного   разделения,   и   с   дру­гой   —   как   компенсирующие   трансмиттеры   помогают   разви­вать   положительное   аффективное   состояние   социального   комфорта   в   воссоединении   с   матерью   (Panksepp   et   al.,   1985).   Эти   эффекты,   возможно,   во   многом   опосредованы   различ­ными   нейробиологическими   процессами   в   различных   ней-роанатомических   локализациях.

Хотя   многие   области   мозга   действительно   осуществля­ют   вклад   в   изменения   социального   поведения,   есть   искуше­ние   предположить,   что   чувство   социального   комфорта   и   дру­гие   радостные   качества   социальных   взаимодействий   опосре­дованы   enkephalin’ами   зоны   брюшного   покрова,   которые   из­вестны   участием   в   компенсационной   самостимуляции   и   где   положительный   побудительный   эффект   опиатов   наиболее   выражен.   Напротив,   негативные   симптомы   —   такие   как   признаки   дискомфорта,   —   опосредованы   теми   структурами,   которые   участвуют   в   физической   зависимости   от   наркотиков   (например,   periventicular   —   серое   вещество   мозга),   где   сим­птомы   лишения   могут   проявляться   у   наркоманов   (Wei,   Loh,   Way,   1973).   Круговорот   (цикл),   контролируемый   вокализа­цией   дистресса   (криками   и   плачем   отчаяния,   страдания   —   Примеч.   переводчика),   концентрируется   в   этой   части   мозга   (Herman,   Panksepp,   1981).   Beta-endorphin   —   сильнейший   стресс-опиат   —   может   подавить   дистресс   разделения   в   этой   области   мозга.   Конечно,   строгое   аналитическое   разделение   этих   функций   может   привести   к   ошибкам,   потому   что   в   фун­кционирующем   организме   различные   опиатные   системы   ак­тивируются   одновременно.   С   тех   пор   как   проводятся   иссле­дования   комплексной   организации   социального   поведения   мозга,   известно,   что   интеграция   трех   областей   —   орбиталь­ной   фронтальной   коры,   височного   полюса   и   миндалин   —   яв­ляется   решающей   для   поддержания   аффилиативных   взаимодействий   и   социальных   связей.   Поражает,   что   именно   эти   области   имеют   наивысшую   плотность   рецепторов   опиатов   (mu-типа)   и   в   то   же   время   являются   точно   такими   же,   как   те,   что   вовлечены   в   процесс   мультимодальной   сенсорной   ин­формации.   Эти   области   также   играют   роль   в   избирательном   внимании   и   даже   осуществляют   top-иерархическую   регуля­цию   (Steklis,   Kling,   1985).   Эта   последняя   функция   реши­тельно   показывает,   что   привязанность   может   влиять   на   су­щественные   (core)   биологические   функции.

Привязанности   как   регуляторы

Хофер   и   его   коллеги   пытались   идентифицировать   спе­цифические   процессы   во   взаимоотношениях   мать—младе­нец,   протекающих   в   условиях   лишений,   вызванных   разде­лением.   Они   сообщили   интерпретированные   и   систематизи­рованные   данные,   касающиеся   многозначной   роли   матери   в   регуляции   физиологии   младенца   (Hofer,   1981).   Согласно   их   исследованиям,   гомеостатическая   система   младенца   произ­водит   впечатление   относительно   «открытой»   и   биологичес­кая   регуляция   предоставлена   частично   матери.   Температу­ра   тела,   циркуляция   крови,   потребление   кислорода,   регу­ляция   сна,   уровни   активности,   рост   и   иммунодостаточность   зависят   от   материнских   факторов,   таких   как   молоко   и   теп­ло   тела,   как   осязательная,   вестибулярная   и   обонятельная   стимуляция.   Симптомы   разделения   кажутся   результатом   лишения   этих   «спрятанных»   регуляторов.   Например,   мета­болически   важный   биохимический   эффект   лишения   мате­ри   у   крысят   может   быть   нейтрализован   высокоспецифич­ной   формой   быстрого   поглаживания,   которая   иммитирует   компоненты   нормального   материнского   поведения   (Butler,   Suskind,   Schauberg,   1978;   Evoniuk,   Kuhn,   Schanberg,   1979).   Однако   реакции   разделения   не   ограничены   младенческим   возрастом.   Они   присутствуют   во   всех   возрастах.   При   тяже­лой   утрате   у   взрослого   человека,   например,   происходят   из­менения   в   сердечно-сосудистой   системе,   эндокринной   и   им­мунологических   системах,   а   также   нарушение   сна,   темпе­ратуры   тела,   мускульной   силы   и   веса   тела.   По   Хоферу,   чер­ты   материнской   стимуляции,   формирующие   организм   дете­нышей   млекопитающих,   становятся   более   комплексными   в   течении   развития   (и   соответственно   более   трудно   иденти­фицируемыми).   Эффекты   разделения,   которые   являются определяющими   для   потери   простого   сенсомоторного   сти­мула   у   молодых   организмов,   опосредуются   увеличением   комплексных   конфигураций   стимулов   у   более   старших,   когда   такая   обусловленность   становится   во   все   большей   сте­пени   социальной.

Хофер   сделал   вывод,   что   независимая   саморегуляция   может   быть   ограничена   даже   в   зрелости,   и   гомеостатичес-кие   регулирующие   механизмы   остаются   под   контролем   ок­ружающей   среды,   по   крайней   мере   в   определенной   степени.   Социальные   взаимодействия   с   «важными   другими»   могут   продолжать   играть   существенную   роль   в   ежедневной   регу­ляции   биологических   систем   в   течение   всей   жизни   и,   по   крайней   мере   у   приматов,   они   помогают   установить   внут­ренние   часы.   Другими   словами,   биологические   ритмы   на­ходятся   под   грузом   социального   (Hofer,   1984).   Было   уста­новлено,   что   качества   лидеров   биологических   сообществ   находятся   под   влиянием   опиатных   пептидов,   и   это   взаимо­действие   было   показано   на   примере   грызунов   (Meck,   Church,   1984).   Появляется   идея,   что   действительно   один,   видимо   главный,   компонент   привязанности   —   есть   содействие   пси­хологической   синхронности,   между   взаимодействующими   в   ней   организмами,   и   такая   синхронность   между   ритмами   участвующих   особей   существенна   для   совместного   функци­онирования   этих   индивидов   (Reite,   Capitanio,   1985).   Также,   несмотря   на   то,   что   эта   синхронизация   более   явственна   во   взаимодействиях   мать—младенец,   очевидно,   что   она   сохра­няется   на   протяжении   всей   жизни   (Field,   1985).

Человеческие   отношения   первоначально   управлялись   на   сенсомоторном   уровне,   но   в   течение   онтогенеза   роль   внут­ренних   представлений   становится   выдающейся,   и   симво­лические   знаки   или   ментальные   образы   могут   занять   место   «реальных»   людей.   Таким   образом,   кажется   возможным,   что   регулирующее   влияние   важных   социальных   отноше­ний   на   биологические   системы   может   быть   преобразовано   не   только   сенсомоторным   и   временными   образцами   действи­тельных   трансакций,   но   также   через   внутреннее   пережива­ние   этих   отношений,   как   это   выполняется   в   памяти   с   вов­леченными   в   нее   предметами   (Hofer,   1984).   «Идентифика­ция»   —   это   удобный   термин   для   определения   комплексно­го   процесса   интернализации   социальных   отношений,   кото­рый   может   поддерживать   психобиологическую   синхрон­ность,   упомянутую   выше.

Опыт   идентификации   и   эндогенные   опиаты

Заключение,   которое   может   быть   выведено   из   идеи   Панксеппа   (Panksepp   et   al.,   1980)   и   ряда   открытий,   состоит   в   том,   что   социальная   (прежде   всего   материнская)   индук­ция   эндогенной   опиатной   активности   служит   базисом   для   переживания   доверия,   корни   которого   лежат   в   предчув­ствии   социального   вознаграждения.   Этот   ранний   опыт   фор­мирует   представление   на   когнитивном   уровне   и   играет   фун­даментальную   роль   в   мировоззрении   субъекта.   Ранние   (и   таким   образом   более   опосредованные)   позитивные   соци­альные   опыты   устанавливают   идентификацию   и,   в   соответ­ствующем   культурном   окружении,   определяют   религиоз­ные   верования   как   веру   в   интернализованное   всемогуще­ство   и   покровительство   Другого.

Социальное   значение   высвобождения   опиатов   может   проявиться,   когда   эти   субстанции   мобилизуются   другим   путем,   например   в   гиперстрессе,   в   противостоянии   стрес­су   и   боли,   в   ситуациях   беспомощности   или   в   мультимо-дальном   трансе.   То   же   самое   происходит   в   случае   «всемо­гущественного   управления»   (Prince,   1982   b)   в   предсмерт­ных   переживаниях,   когда   испуганный   и   беспомощный   че­ловек   неожиданно   испытывает   чувство   пассивного   смире­ния   со   смертью,   сопровождаемое   спокойствием,   и   раство­рения   «ß»   с   ощущением   присутствия   покровительствен­ного   Другого.   Субъект   связывает   эти   ощущения   с   идеей   сверхъестественного   вторжения   и   определяет   это   как   «ми­лость   божью»   или   относит   к   духовным   силам,   в   зависи­мости   от   культурных   систем   верований.

С   другой   стороны,   эндогенная   опиатная   мобилизация   может   происходить   в   ответ   на   реального   человека,   который   считается   покровителем   и   всемогущим,   если   эта   ситуация   включает   регрессивную   симбиотическую   форму   привязан­ности   и   имеет   тесное   сходство   с   ранним   процессом   онтогене­за.   Мы   относим   этот   тип   социальной   привязанности,   в   част­ности,   к   ритуальным   переживаниям.

Подводя   итог   сказанному,   можно   предположить,   что   социальные   значения   и   активизация   эндогенной   опиатной   системы   становятся   взаимообусловленными   в   течение   ран­него   онтогенеза   так,   что   впоследствии   в   жизни,   когда   бы   опиатная   система   не   активизировалась   стрессом   и   болью, социальные   значения   могут   проявляться   вместе   с   парадок­сально   происходящими   состояниями   эйфории   и,   наоборот,   опиатноопосредованное   эйфорическое   состояние,   подобное   трансу,   увеличивается   социальной   аффилиацией   (Kulcsar,   Frecska,   Varga,   1987).   Необходимость   и   возможность   иден­тификации   тесно   сплетены   на   психобиологическом   уров­не:   регрессия   содействует   эндогенному   опиатному   вмеша­тельству,   в   то   время   как   эндогенные   опиаты   обусловли­вают   аффилиацию   и   помогают   деперсонализации   посред­ством   потери   границ   эго.

Применение   для   ритуальных   переживаний

На   основе   вышесказанного   кажется   вполне   правдопо­добным,   что   опыт   социальной   идентификации   (такой   как   переживание   сообщности)   имеет   мобилизующее   воздействие   на   эндогенную   опиатную   активность   и   наоборот,   вызывае­мая   ритуалами   эндогенная   опиатная   активность   поддержи­вает   социальную   идентификацию.

Таким   образом,   мы   интерпретируем   замечания   Генри   о   связи   социального   контекста   и   подверженности   людей   трансу   следующим   образом.   Вожди   и   жрецы   —   те,   от   кого   зрители   или   участники   ритуала   ожидают   руководства,   мо­гут   иметь   повышенное   чувство   долга,   и   таким   образом   —   обостренную   способность   переживать   групповую   идентич­ность.   Их   участие   в   ритуале   благодаря   личным   качествам,   особенно   чувству   долга,   отдает   их   в   руки   божества,   которое   является   символом   группового   социального   сознания,   и   этот   тип   идентификации   помогает   им   войти   в   измененное   состо­яние   сознания.   В   случае   ущербных,   беспомощных   индиви­дов,   страдающих   от   болезней,   лишений   и   страхов   потерь,   их   «неконтролируемый»   дистресс   порождает   эндогенные   опиаты   (vide   supra)   в   качестве   внутреннего   механизма,   уси­ливающего   идентификацию   и   транс.

Давайте   рассмотрим   состояние,   описанное   Жилеком   (Jilek,   1982   b)   как   «болезнь   духа»   среди   индейцев   Запад­ного   побережья   Америки.   Это   состояние   является   во   мно­гих   отношениях   аналогичным   болезнеподобному   посвяще­нию   шаманов   в   Сибири.   В   состоянии,   напоминающем   бо­лезнь,   субъекты   страдают   анорексией,   бессоницей,   слабостью   и   истощением,   испытывают   галлюцинации   или   ил­люзорные   восприятия   психогенетического   типа.   Как   ука­зывает   Хофер:

«Очевидно,   что   исследования   сенсорной   депривации   и   хроноби­ологии   показывают,   что   мы   удивительно   зависим   от   уровня   и   моде­лей   стимуляции   в   нашей   ежедневной   жизни   для   поддержки   и   регу­ляции   комплексной   организации   нашего   психического   и   физичес­кого   функционирования.   Мы   непосредственно   не   осознаем   ту   роль,   которую   играет   эта   стимуляция,   пока   она   не   становится   недоста­точной   или   ее   функционирование   радикально   не   изменится.   Далее,   мы   замечаем,   что   наша   сконцентрированность   и   внимание   ослабле­но,   наше   восприятие   отчасти   искажено,   мы   плохо   спим,   наш   аппе­тит   уменьшился…   и   нас   периодически   одолевает   усталость.   В   ее   острой   форме   мы   мысленно   ощущаем,   что   психически   распадаемся.   Мы   видим   и   слышим   вещи,   которых   нет»   (Hofer,   1984.   P.   191).

Сходства   между   этими   симптомами   и   симптомами   «бо­лезни   духа»   удивляют.   Можно   интерпретировать   это   как   страдания   личности   от   утери   моделей   ритуальных   стимуля­ций   племени,   которые   оказывали   скрытое   регулятивное   воздействие   на   мышление   участников   и   их   физиологичес­кие   функции,   и   что,   более   того,   личности   стали   «привле­кать»   к   опиатным   эффектам   транса.   Это   было   сутью   тради­ционной   «болезни   духа»,   проявления   которой   стали   практи­чески   наградой   и   ожидались   теми,   кто   лично   обрел   духов­ную   силу.   Этот   недуг   был   не   более   чем   строго   сезонная,   сильно   стереотипная,   целенаправленная,   ритуализирован­ная,   патоморфная   (болезнеподобная,   но   не   патологическая)   прелюдия   к   публичному   испытанию   этой   силы   в   церемонии   «Танца   Духа»   (Jilek,   1982   b).   С   нашей   психобиологической   точки   зрения   симптомы   этого   недуга   возникают,   похоже,   благодаря   недостатку   взаимодействий   и   переживаний,   де­монстрируя   потребность   в   социально   вызванных   эндоген­ных   опиатах,   которая   компенсируется   во   время   регуляр­ных   церемоний.   Дифференцированные   сезонные   модели   опиатной   чувствительности,   с   более   серьезным   абстинент­ным   синдромом   осенью,   не   являются   неизвестным   феноме­ном   в   фармакологии   (Beckman,   Llados-Eclman,   Stanton,   Adler,   1982).   Кроме   того,   круглогодичные   изменения   в   кон­центрации   эндорфинов   и   восприимчивости   опиатных   рецеп­торов   сравнивались   с   высшими   уровнями   концентрации,   которые   достигаются   зимой   (DeCeballos,   DeFelipe,   1984:   Von   Knorring,   Almay,   Johansson,   Terrenius,   Wahlstrom, 1982).   Эти   феномены   предположительно   служат   основой   большого   вознаграждения,   упомянутого   выше.   Это   цикли­ческие   изменения   опиатной   чувствительности   с   самой   боль­шой   восприимчивостью   поздно   вечером   (Frecska,   Arato,   Banki,   Bagdy,   Perenyi,   Fekete,   1987)   —   типичное   время   для   большинства   действий   шаманов   (Winkelman,   1986).

«Аномийная»   депрессия   —   это   хроническое   дисфорическое   состояние   с   похожими   симптомами,   сопровождаемое   чувством   потерянности   и   культурного   отчуждения,   общее   для   юных   индейцев   Западного   побережья   как   последствие   декультурации   и   сбитой   идентификации.   Этот   синдром,   по   существу,   соответствует   «болезни   духа»   и   приближается   к   «невротико-реактивной»   депрессии   Запада,   и   объясняет   высокий   уровень   алкоголизма,   суицида,   насильственной   смерти   и   наличие   проблем   приспособления   среди   местной   молодежи.   Эти   расстройства   часто   неподвластны   терапевти­ческим   методам   Запада,   но   успешно   преодолеваются   тради­ционными   лечебными   церемониями   через   потерю   моделей   личности   и   переориентацию   в   измененных   состояниях   со­знания.   Задача   инициации   не   ограничивается   только   обес­печением   вхождения   в   церемонию,   но   и   включает   преодо­ление   слабости   и   ошибочного   поведения,   приобретенного   нахождением   в   чуждой   культуре,   посредством   достижения   новой   идентификации   (Jilec,   1982   b).   Родовые   имена   ожива­ют,   традиционные   «иные»   интернализуются   и   обусловлива­ют   эндогенными   опиатами   вспышку   транса,   несущего   мощ­ный   компенсирующий   эффект.   Этим   способом   становятся   значимыми   предки   и   формируются   культурные   ценности.

Моэман   (Moerman,   1979)   видел   целительный   ритуал   как   версию   терапевтической   процедуры,   которую   он   назвал   «символическим   исцелением».   В   очерках   об   универсальной   структуре   символического   исцеления   Доу   предложил   сле­дующие   его   стадии:  

(1)   обобщенный   культурный   мифичес­кий   мир   устанавливается   универсализацией   опыта   целите­лей,   посвященных   или   пророков   —   другими   словами,   обоб­щением   эмоциональных   переживаний;  

(2)   целитель   убеж­дает   пациента   в   возможности   определить   его   отношение   к   обособленной   части   мифического   мира   и   делает   это   опреде­ление;  

(3)   целитель   привязывает   эмоции   пациента   к   симво­лам   в   этом   обособленном   мифическом   мире;  

(4)   целитель   манипулирует   символами   взаимодействия,   чтобы   помочь   передаче   эмоций   (Dow,   1986.   P.   66)

Доу   рассматривает   эмоции   как   обобщенное   связующее   звено   между   психической   сферой   и   соматической   системой.   Посредством   эмоций   символы   взаимодействия   могут   поро­дить   излечивающий   эффект.   Доу   определенно   утверждает,   что   социальная   среда   действует   переносом   символов   не   толь­ко   на   мышление,   но   и   на   биологическую   систему   пациента.   Это   его   утверждение   может   быть   объяснено   «опиатным»   способом   социальных   связей   и   его   обусловленностью   когни­тивными   структурами.   Например,   благодаря   сильному   ук­репляющему   воздействию   опиатного   выброса   в   трансе   во   время   церемонии   инициации,   культурно   детерминирован­ные   символы   («transactional-символы»)   приобретают   свою   эмоциональную   ценность;   устанавливается   «мифический   мир»   и   возникает   взаимообусловленность   когнитивной   и   эн­докринной   сфер.   Таким   образом   эффективно   передаются   культурные   нормы.

В   добавление   к   роли   модуляции   социальные   отноше­ния   могут   становиться   регуляторами   состояний   транса   в   целительных   обрядах   с   «кипящей   энергией»   среди   !Kung   пустыни   Калахари   (Katz,   1982   a).   Трансформация   созна­ния   также   является   сердцевиной   их   опыта   исцеления.   Эта   трансформация,   приходящая   только   после   болезненного   перехода,   сопровождаемого   потоотделением,   в   измененное   состояние   сознания,   приносит   чувство   родственности   меж­ду   духовной   исцеляющей   энергией   (т.е.   культурнозначащими   эндогенными   восстановительными   механизмами),   целителем   и   их   племенем.   Ценность   этой   трансформации   состоит   в   контроле   и   регуляции   исцеляющей   энергии,   ве­дущей   к   глубокой   психобиологической   синхронии,   и   со­провождается   процессом   интеграции   физиологических   и   поведенческих   компонентов   ритуала.   Знахари   являются   посредниками,   передающими   излечение   из   общности   и   обратно   в   общность.   Их   духовные   силы   черпаются   у   при­сутствующих,   и   общность,   в   свою   очередь,   получает   вы­году   от   битв   целителей   со   злыми   духами   предков   и   их   собственными   внутренними   страхами.   Чистый   «доход»   состоит   в   основной   части   защитной   «духовной   энергии»,   бесконечно   циркулирующей   от   целителя   к   общности   и   об­ратно,   который   распространяется   глубоко   в   прошлое   и   представляет   собой   круговой,   взаимодействующий   вид   идентичности.   Знахари   испытывают   транс   более   интенсив­но   и   разделяют   его   с   членами   племени.   Пение,   хлопанье и   язвительные   насмешки   участников   помогают   регули­ровать   глубину   транса,   сохранять   динамический   баланс   между   их   трудностями   и   полученной   выгодой   (Katz,   1982   b).   Например,   ощущение   боли   в   трансе   —   есть   гомеоста-тический   процесс,   контролируемый   другими,   но   мы   допус­каем,   что   то   же   самое   является   верным   и   для   температу­ры   тела.   Катц   пишет:

«Танцевальный   костер   —   это   один   из   специфических   элемен­тов,   использующихся   в   регулировании   исцеляющей   энергии.   Эта   исцеляющая   энергия   содержится   в   пламени,   и   !Kung   работает   с   пламенем,   чтобы   помочь   разогреть   исцеляющую   энергию   танцора.   Певцы   будут   тереть   угольки   в   своих   руках   перед   тем,   как   начнут   воздействовать   на   танцора,   ушедшего   в   транс.   Танцоры   будут   под­ходить   к   костру,   заходить   в   него,   засовывать   в   него   свои   головы,   собирать   угольки   и   растирать   их   по   рукам   и   телу.   Но   жар   пламени   не   единственное,   что   помогает   закипеть   целительной   энергии   танцо­ра.   Знахари   используют   похожее   слово   («da’a»)   для   описания   цен­трального   танцевального   костра   и   огня   в   их   собственных   телах,   огня,   который   разогревает   их   целительную   энергию.   Костер   также   помогает   танцору   приблизиться   к   состоянию   транса,   так   как   он   добавляет   свою   целительную   силу   к   целительной   силе   танцора.   Это   делает   костер   особенно   сильным   стимулом   транса»   (Katz,   1982   b.   P.   358).

Интересным   в   этом   этнографическом   описании   явля­ется   нейробиологическое   открытие,   состоящее   в   том,   что   окружающая   температура   и   содержание   жидкости   в   теле   оказывают   сильное   воздействие   на   освобождение   эндорфи-на   в   течение   изнуряющих   упражнений,   в   условиях   жары   и   обезвоживания,   вызывающих   сильное   увеличение   содер­жания   эндорфинов,   следующее   за   состоянием   жара   и   обезвоживания   (Kelso,   Herbert,   Gwazdauskas,   Goss,   Hess,   1984).

Поразительно,   что   пот   является   важнейшим   элемен­том   их   лечения.   Когда   пот   начинает   течь   со   знахаря,   это   является   визуальным   подтверждением   «кипения   энергии»,   признаком   транса.   !Kung   верят   в   то,   что   пот   человека,   обра­зующийся   в   течение   трансов   целительного   танца,   произво­дит   сильный   терапевтический   эффект.   Впавшие   в   транс   смахивают   пот   со   своей   кожи   на   тело   лечащегося   и   на   ос­тальных,   чтобы   защитить   их   от   болезней.

Далее   мы   попытаемся   дать   объяснение   этой   терапевти­ческой   традиции.

Ритуальный   опыт   и   экзогенные   опиаты

Похоже,   что   ниже   и   символического   уровня   идентифи­кации,   и   психофизиологического   уровня   сенсомоторной   сти­муляции   лежит   сущностный   биологический   уровень   соци­альных   контактов.

Недавно   начатая   работа   прояснила,   что   кожа   как   орган   тела,   подверженный   непосредственному   воздействию   окру­жающей   среды,   является   не   только   «упаковкой».   Скорее   это   книга   записей,   передающее   устройство,   где   идет   про­цесс   взаимодействия   между   внутренней   и   внешней   сторо­нами   тела,   даже   на   гуморальном   уровне.   В   добавление   к   этой   трансформационной   функции   кожи,   способствующей   пищеварению,   та   же   функция   действует   и   применительно   к   кишечнику.

Идентичные   биоактивные   пептиды,   выделяемые   клет­ками   так   называемой   «диффузной   нейроэндокринной   систе­мы»   (Margules,   1981)   в   мозге,   кишечнике   и   коже,   подразу­мевают   эту   передающую   функцию.

Таким   образом,   есть   искушение   предположить,   что,   со­путствуя   введению   в   транс   (когда   целительная   сила   начи­нает   закипать   и   вызываеть   транс),   слезные   (потовые)   желе­зы   выделяют   дополнительные   опиатные   пептиды   или   ве­щества,   усиливающие   действие   опиатов,   при   этом   эндоген­но   действуя   на   вошедших   в   транс,   изменяя   терморегуля­цию,   поддерживая   распространение   энергии,   стимулируя   изменение   сознания   и   будучи   способными   пронизывать   кожу,   действуя   таким   образом   и   экзогенно.   Можно   предпо­ложить,   что   в   других   участниках   лечебного   ритуала   они   предотвращают   гипертермию   (повышенную   температуру)   и   способствуют   иммунодостаточности.   Опиаты,   высвобожден­ные   во   время   близости   к   компаньонам,   как   известно,   умень­шают   гипертермию   (Frohm,   Wallnau,   1983),   но   сегодня   та­кая   паракринная   роль   ответной   реакции   потовых   желез   в   терморегуляции   еще   не   подтверждена.

Однако   идея   экзогенного   действия   опиатных   пептидов   не   является   необычной   в   нейрофармакологии.   Существует   свидетельство   того,   что   опиатные   вещества   (такие   как   casomorphin,   morphiceptin   и   gliadin)   из   пищевых   источни­ков   избегают   переваривания   и   способны   достичь   желудоч­но-кишечной   зоны,   входя   в   циркуляцию   и   минуя   гемоэнце-фалический   барьер   и,   таким   образом,   проявляя   опиатный эффект   периферийно   и   центрально   (Brantl,   Teschemacher,   Blasig,   Henschen,   Lottspeich,   1981).   Эти   так   называемые   экзорфины   (exorphins),   или   экзогенные   опиатные   пептиды,   могут   иметь   функциональную   значимость   для   гомеостаза   и   поведения   младенцев   (Panksepp,   Normansell,   Siviy,   Rossi,   Zolovick,   1984).

Феномен   плацентофагии   указывает   на   то,   что   такой   эффект   не   ограничивается   единственно   для   младенцев,   но   существует   и   для   взрослых,   по   крайней   мере   на   уровне,   близком   к   человеческому.   Прием   съедания   плаценты   впе­чатляюще   усиливает   нечувствительность   к   боли,   что   выте­кает   из   увеличившегося   уровня   опиатов   при   родах.   Похо­же,   что   она   (плацента)   содержит   или   стимулирует   освобож­дение   вещества,   которое   усиливает   эффект   опиатов   уже   в   системе   (Kristal,   Thompson,   Grishkat,   1985).   Достоинство   опиатного   обезболивания   не   вызывает   сомнений   для   роже­ницы   и   для   возникновения   привязанности.

Мы,   конечно,   осознаем,   что   несколько   положений   в   этой   статье   по   природе   своей   гипотетичны.   Однако   думается,   что   необходимо   попытаться   осмыслить   последние   результаты,   полученные   психобиологией   —   это   может   заставить   нас   взглянуть   на   проблемы   человека   в   новом   свете.   Этнологи­ческие   и   психобиологические   данные   должны   быть   объеди­нены,   чтобы   прийти   к   холистической   теории   человеческого   поведения.

Мы   хотим   поблагодарить   Jolan   Haraszti,   Mihaly   Hoppal,   Zoltan   Kovecses,   Maria   Kristof,   Klara   Majoros   за   их   коммен­тарии   и   помощь   в   подготовке   этого   манускрипта.

Литература

Alexander   B.K.,   Coambs   R.B.,   Hadaway   P.F.   The   Effect   of   Housing   and   Gender   on   Morphine   Self—Administration   in   Rats   //   Psychopharmacology.   1978.   Vol.   58.   P.   175—179.

Alleva   E.,   Caprioli   A.,   Laviola   G.   Postnatal   Social   Environment   Affects   Morphine   Analgesia   in   Male   Mice   //   Physiology   and   Behavior.   1986.   Vol.   36.   P.   779—781.

Beatty   W.W.,   Costello   K.B.   Naloxone   AND   Play   Fighting   in   Juvenile   Rats   //   Pharmacology   Biochemistry   and   Behavior.   1982.   Vol.   17.   P.   905—907.

Beckman   A.L.,   Llados-Eckman   C.,   Stanton   T.L.,   Adler   M.W..   Seasonal   Variation   of   Morphine   Physical   Dependence   //   Life   Sciences.   1982.   Vol.   30.   P.   147—153.

Bonnet   K.S.,   Miller   J.M.,   Simon   E.J.   The   Effects   o   Chronic   Opiate   Treatment   And   Social   Isolation   on   Opiate   Receptors   in   the   Rodent   Brain   //   Opiate   and   Endogenous   Opioid   Peptides   /   H.W.Kosterlitz   (Ed.).   Amsterdam,   1976.   P.   335—343.

Bowlby   J.,   Teschemacher   H.,   Blasing   J.,   Henschen   A.,   Lottspeich   F.   Opioid   Activities   of   Beta-Casomorphins   //   Life   Science.   1981.   Vol.   28.   P.   1903—1909.

Butler   S.R.,   Suskind   M.R.,   Schanberg   S.M.   Maternal   Behavior   as   a   Regulator   of   Polyamine   Biosynthesis   in   Brain   and   Heart   of   the   Developing   Rat   Pup   //   Science.   1978.   Vol.   199.   P.   445—447.

Csontos   K.,   Rust   M.,   Hollt   V.,   Mahr   W.,   Kromer   W.,   Teschema-cher   H.J.   Elevated   Plasma   Beta-Endorphin   Levels   in   Pregnant   Women   and   their   Neonates   //   Life   Sciences.   1979.   Vol.   25.   P.   835—844.

Deceballos   M.L.,   Defelipe   C.   Circannual   Variation   in   Opioid   Receptor   Sensitivity   in   Mouse   Vas   Deferens   //   European   Journal   of   Pharmacology.   1984.   Vol.   106.   P.   227—228.

Dow   J.   Universal   Aspects   of   Symbolic   Healing:   A   Theoretical   Synthesis   //   American   Anthropologist.   1986.   Vol.   88.   P.   56—69.

Eliade   M.   Myths,   Dreams   and   Mysteries:   The   Encounter   Between   Content   porary   Faiths   and   Archaic   Reality.   London,   1976.

Evoniuk   G.E.,   Kuhn   C.M.,   Schanberg   S.M.   The   Effect   of   Tactile   Stimulation   on   Serum   Growth   Hormone   and   Tissue   Ornithine-Decar-boxylase   Activity   During   Maternal   Deprivation   in   Rat   Pups   //   Communication   in   psychopharmacology.   1979.   N   3.   P.   363—370.

Farbe-Nys   C.,   Meller   R.E.,   Keverne   E.B.   Opiate   Antagonists   Stimulate   Affiliative   Behaviour   in   Monkeys   //   Pharmacology   Biochemistry   and   Behavior.   1982.   N   6.   P.   653—359.

Facchinetti   F.,   Centini   G.,   Parrini   D.,   Petraglia   F.,   D’Antona   N.,   Cosmi   E.V.,   Genazzani   A.R..   Opioid   Plasma   Levels   During   Labour   //   Gynecologic   and   Obstetric   Investigations.   1982.   Vol.   13.   P.   155—163.

Field   T.   Attachment   as   Psychobiological   attunement:   being   on   the   Same   Wavelength   //   The   psychobiology   of   Attachment   and   Separation   /   M.Reite,   T.Field   (Eds.).   New   York,   1985.   P.   415—454.

Frecska   E.,   Arato   M.,   Banki   C.M.,   Bagdy   G.,   Perenyi   A.,   Fekete   M.I.K.   Hormonal   Responses   to   Fentanyl:   Diurnal   Varia­tion   //   Poster   presented   at   the   140th   Annual   Meeting   of   the   American   Psychiatric   Association,   Chicago.   New   Research   Prog­ram   and   Abstracts.   1987.

Frohm   K.D.,   Wallnau   L.B.   Opiate   Effects   on   Isolation-Induced   Hyperthermia   //   Pharmacology   Biochemistry   and   Behavior.   1983.   Vol.   19.   P.   163—167.

Henry   J.L.   Circulating   Opioids:   Possible   Physiological   Roles   in   Central   Nervous   Function   //   Neuroscience   and   Biobehavioral   Reviews.   1982.   N   6.   P.   229—245.

Herman   B.H.,   Panksepp   J.   Ascending   Endorphin   Inhibition   of   Distress   Vocalization   //   Science.   1981.   Vol.   211.   P.   1060—1062..

Hoffer   M.A.   The   Roots   of   Human   Behavior.   San   Francisco,   1981.

Hoffer   M.A.   Relationships   as   Regulators:   A   Psychobiologic   Perspective   on   Bereavement   //   Psychosomatic   Medicine.   1984.   Vol.   46.   P.   183—197.

Jilek   W.G.   Altered   States   of   Consciousness   in   North   American   Indian   Ceremonials   //   Ethos.   1982   a.   N   10.   P.   326—343.

Jilek   W.G.   Indian   Healing   Shamanic   Ceremonialism   in   the   Pacific   Northwest   Today.   Surrey   (B.C.);   Canada,   1982   b.

Katz   R.   Boiling   Energy:   Community   Healing   Among   the   Kalahari   !Kung.   Cambridge   (M.A),   1982   a.

Katz   R.   Accepting   «Boiling   Energy»:   The   experience   of   !Kia-Healing   Among   the   !Kung   //   Ethos.   1982   b.   N   10.   P.   344—368.

Kavaliers   M.   Schooling   Behavior   of   Fish:   An   Opiate-Dependent   Activity   //   Behavioral   and   Neural   Biology.   1981.   Vol.   33.   P.   397—401.

Kehoe   P.,   Blass   E.M.   Opioid-Mediation   of   Separation   Distress   in   10-Day-Old   Rats:   Reversal   of   Stress   with   Maternal   Stimuli   //   Developmental   Psychobiology.   1986.   Vol.   19.   P.   385—398.

KelsoT.B.,   Herbert   W.G.,   Gwazdauskas   F.C.,   Goss   F.L.,   Hess   J.L.   Exercise-Thermoregulatory   Stress   and   Increased   Plasma   Beta-Endorphin/   Beta-Lipotropin   in   Humans   //   Journal   of   Applied   Physiology   Respiratory   Environmental   and   Exercise   Physiology.   1984.   Vol.   57.   P.   444—449.

Klaus   M.H.,   Kennell   J.H.   Parent-Infant   Bonding.   St.   Louis   (MO),   1981.

Kristal   M.B.,   Thompson   A.C.,   Grishkat   H.L.   Placenta   Ingestion   Enhances   Opiate   Analgesia   in   Rats   //   Physiology   and   Behavior.   1985.   Vol.   35.   P.   481—486.

Kulcsar   Z.,   Frecska   E.,   Varga   I.   Endogenous   Opioid   Function   and   Personality   //   European   Journal   of   Personality.   1987.   N   1.   P.   45—58.

Maier   S.F.   Stressor   Controllability   and   Stress-Induced   Analgesia   //   Stress-Induced   Analgesia,   Annals   of   the   New   York   Academy   of   Sciences   /   D.D.Kelly   (Ed.).   New   York,   1986.   Vol.   467.   P.   55—72.

Margules   D.L.   Beta-Endorphin   and   Endoloxone:   Hormones   of   the   Autonomic   Nervous   System   for   the   Conservation   or   Endo-penditure   of   Bodily   Resources   and   Energy   in   Anticipation   of   Famine   or   Feast   //   Neuroscience   and   Biobehavioral   Reviews.   1979.   N   3.   P.   155—162.

Margules   D.L.   Opioid   and   Anti-Opioid   Actions   in   the   Survival   and   Reproduction   of   Individuals   //   Theory   in   Psychopharmacology   Vol.   1   /   S.J.Cooper   (Ed.).   New   York,   1981.   P.   177—195.

Meck   W.H.,   Church   R.M.   Opioid   Effects   on   Timing   Behavior   in   the   Rat:   Possible   Actions   on   Dopaminergic   and   GABAergic   Neurons   //   Social   Neuroscience   Abstracts.   1984.   N   10.   P.   1103.

Moerman   D.E.   Anthropology   of   Symbolic   Healing   //   Current   Anthropology.   1979.   Vol.   29.   P.   59—66.

Moerman   D.E.   Physiology   and   Symbols:   The   Anthropological   Implications   of   the   Placebo   Effect   //   The   Anthropology   of   Medicine:   From   Culture   to   Method   /   L.Romanucci-Ross,   D.Moerman,   L.Tancredi   (Eds.).   New   York,   1983.   P.   156—167.

Morley   J.E.,   Kay   N.   Neuropeptides   as   Modulators   of   Immune   Function   //   Psychopharmacology   Bulletin.   1986.   Vol.   22.   P.   1098—1092.

Newby-Schmidt   M.B.,   Norton   S.   Development   off   Opiate   Tolerance   in   the   Chick   Embryo   //   Pharmacology   Biochemistry   and   Behavior.   1981.   Vol.   15.   P.   773—778.

Panksepp   J.,   Bishop   P.   An   Autoradiographic   Map   of   (3H)   Diprenorphine   Binding   in   Rat   Brain:   Effects   of   Social   Interaction   //   Brain   Research   Bulletin.   1981.   N   7.   P.   405—410.

Panksepp   J.,   Herman   B.,   Conner   H.R.,   Bishop   P.,   Scott   J.P.   The   Biology   of   Social   Attachments:   Opiates   Alleviate   Separation   Distress   //   Biological   Psychiatry.   1978.   Vol.   13.   P.   607—618.

Panksepp   J.,   Herman   B.,   Vilberg   T.,   Bishop   P.,   Deeskinazi   F.G.   Endogenous   Opioids   and   Social   Behavior   //   Neuroscience   and   Biobehavioral   Reviews.   1980.   N   4.   P.   473—487.

Panksepp   J.B,   Normansell   L.,   Siviy   S.,   Rossi   J.,   Zolovick   A.J.   Casomorphins   Reduce   Separation   Distress   in   Chicks   //   Peptides.   1984.   N   5.   P.   829—831.

Panksepp   J.B,   Siviy   S.M.,   Normansell   L.A.   Brain   Opioids   and   Social   Emotions   //   The   Psychobiology   of   Attachment   and   Sepa­ration   /   M.Reite,   T.Field   (Eds.).   New   York,   1985.   P.   3—49.

Plonsky   M.,   Freeman   P.R.   The   Effects   of   Methadone   on   the   Social   Behavior   and   Activity   of   the   Rat   //   Pharmacology   Bio­chemistry       Behavior.   1982.   Vol.   16.   P.   569—571.

Prince   R.   Shamans   and   Endorphins:   Introduction   //   Ethos.   1982   a.   N   10.   P.   299—302.

Prince   R.   Shamans   and   Endorphins:   Hypotheses   for   a   Syn­thesis   //   Ethos.   1982   b.   N   10.   P.   409—423.

Reite   M.,   Capitanio   J.P.   On   the   Nature   of   Social   Separation   and   Social   Attachment   //   The   Psychobiology   of   Attachment   and   Se­paration   /   M.Reite,   T.Field   (Eds.)   New   York,   1985.   P.   223—255.

Steklis   H.D.,   Kling   A.   Neurobiology   of   Affiliative   Behavior   in   Nonhuman   Primates   //   The   Psychobiology   of   Attachment   and   Separation   /   M.Reite,   T.Field   (Eds.).   New   York,   1985.   P.   93—134.

Teschemacher   H.,   Schweigerer   L.   Opioid   Peptides:   do   They   Have   Immunological   Significance?   //   Trends   in   Pharmacological   Sciences.   1985.   N   6.   P.   368—370.

Von   Knorring   L.,   Almay   B.G.,   Johansson   F.,   Terenius   L.,   Wahlstrom   A.   Circannual   Variation   in   Concentration   of   Endor-phins   in   Cerebrospinal   Fluid   //   Pain.   1982.   N   12.   P.   265—272.

Wei   E.,   Loh   H.H.,   Way   E.L.   Brain   Sites   of   Precipitated   Abstinence   in   Morphine-Dependent   Rats   //   Journal   of   Pharmaco­logy   and   Experimental   Therapeutic.   1973.   Vol.   185.   P.   108—115.

Winkelman   M.   Trance   States:   A   Theoretical   Model   and   Cross-Cultural   Analysis   //   Ethos.   1986.   N   14.   P.   174—203.